СЕКРЕТНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ ГРУ: ОНИ НАШЛИ ОСТАНКИ ЭКСПЕДИЦИИ СЕДОВА. ОДИН БЫЛ ЕЩЕ ЖИВ.

Когда́ мне́ бы́ло сорок восемь лет, я рабо́тал полковником медицинской службы в одном закрытом научно-исследовательском институте под Москвой, и то, что я уви́дел на Но́вой Земле́ осенью девяносто четвёртого, не просто сломало мою карьеру. Оно сломало моё представление о мире, о времени и о самом понятии холода. Оно живёт со мной до сих пор, как осколок льда, застрявший где-то глубоко за рёбрами. И с каждым годом этот холод подбирается всё ближе к сердцу. Друзья́, пре́жде чем мы́ продо́лжим, я хочу́ попросить вас об одном. Эта история — не выдумка и не страшилка на ночь. Это моя исповедь. Всё, что у меня осталось. Поэтому, е́сли она́ найдёт у вас отклик, е́сли заставит хоть на секунду усомниться в привычной картине мира — поддержи́те это видео. Для меня это важно. А теперь… теперь давайте вернёмся в тот проклятый год. Тысяча девятьсот девяносто четвёртый. Странное было время. Огромная страна трещала по швам, как старый ледокол, зажатый во льдах. Нищета, бандиты, неразбериха. А мы, военные, особенно те, кто служил в науке, чувствовали себя призраками из прошлого. Наши институты, когда́-то бывшие гордостью сверхдержавы, теперь стояли полупустые, с отключенным отоплением и обесценившимися зарплатами. Я, Андрей Петрович Воро́нин, полковник и доктор наук, вечерами подрабатывал, консультируя в частной клинике, чтобы просто прокормить себя. Моей семьи уже́ не было. Десять лет назад, в такую же промозглую, снежную зиму, я потерял жену А́нну и дочку Ка́тю. Они разбились на машине… вернее, не разбились. Просто слетели с обледенелой трассы в глубокий кювет, где их никто не видел. Когда́ их нашли, было уже́ поздно. В заключении эксперта было два слова, которые выжгли во мне всё живое: «смерть от переохлаждения». С тех пор холод стал моим личным адом. Я, специалист по криобиологии и выживанию в экстремальных условиях, не смог уберечь от него самых близких. Ирония судьбы́, жестокая и беспощадная.